В средние века обращаться в суд могло оказаться делом с весьма неприятными последствиями для того кто обратился в суд и выиграл дело, даже несмотря на то, что он был прав и судья был строг и справедлив.
Собственно, история такова: некий Ганс Ринтфлайх, богатый мещанин из славного города Вроцлава поехал в город Плоцк и там остановился в корчме. Хозяин корчмы был не чист на руку и обворовал Ганса, на чем попался. Ганс, будучи законопослушным гражданином, обратился в магистрат. Корчмарь вину свою признал практически мгновенно и судья приговорил его к повешению. И все бы хорошо, но палача на жаловании в Плоцке не было (собственно, палач был птицей редкой и зачастую обслуживал не только "свой" город, но и пару-тройку десятков соседних городков, заключивших с городом, содержавшим палача, договор об "аренде") и приглашать палача из соседнего города судья отказался - ждать долго и накладно, кроме того, в ближайших городах своего палача тоже нет. После чего Ринтфлайху было предложено повесить трактирщика самому. На отказ Ганса судья резонно заметил, что таково решение суда и не выполнить его значит проявить неуважение к суду, что, пожалуй, похлеще кражи. Ринтфлайх предложил заменить казнь изгнанием и выплатой ему, Ринтфлайху, штрафа за понесенные убытки и штрафа суду, но судьи оказались ребятами нордическими и решение свое менять отказались.
Гансу пришлось вешать корчмаря собственноручно - с судом, не столь гуманным. как советский суд, спорить как-то не с руки.
Последствия для Ганса и его семьи оказались плачевными. Несмотря на то, что он обратился к королю с просьбой выдать ему грамоту, подтверждающую что он никакой не палач и повешение совершил не по своей воле и под давлением и грамоту эту получил, репутация его была загублена. Даже его сыну, который получил аналогичную грамоту, тоже с подписью короля, путь в состав городского совета родного города (на что он вполне серьезно претендовал, ибо семья у них была богатая и (ранее) уважаемая) был закрыт.
Подумалось, что если бы нашим чиновникам с подмоченной репутацией приходилось столь же тяжко как бедолаге Гансу, то коррупция умерла бы на корню. Шучу, конечно.